ВОЗВРАЩЕНИЕ НИКОЛАЯ РАЗУМОВА

В мае 2017 года увидела свет книга Николая Разумова «Душа моя, угомонись!..» Это наиболее полное собрание сочинений омского поэта. Многие произведения, ранее неизвестные, были найдены в его архивах и включены в издание. За внешне скромной обложкой скрываются не только талантливые стихи: выход книги не состоялся бы без серьезной работы как редакторов-составителей, так и родственников и друзей поэта.

Выход посмертной книги – это зачастую сплав печали и надежды. Печали – оттого, что автора нет в живых и он не увидит обложки, содержания, иллюстраций и самое главное - своих стихотворений. Но есть еще и надежда на то, что и после смерти поэта стихи продолжат жить и найдут отклик в сердцах внимательных читателей. Книга «Душа моя, угомонись!..» – собрание стихотворений омского поэта Николая Разумова, прожившего всего 35 полных лет. Ушедший в возрасте Николая Рубцова и Александра Вампилова, наш земляк остается одним из «малопрочитанных» и, к сожалению, практически незнакомых массовому читателю творцов.

С Николаем Рубцовым его роднит любовь к малой родине, идущая от корней, органическое понимание природы и при этом — стремление постичь высоты духа, философская направленность многих стихотворений. Помимо «опорных точек» поэтического творчества их объединяла любовь, а то и страсть к водной стихии: известно, как Рубцов бредил большой водой с ранних лет, четыре года служил на флоте, оставил множество стихотворений «морской тематики» и направленности. А его тезка, Николай Разумов, не только посвящал стихи главной водной артерии Омска — Иртышу, но и был прекрасно знаком почти со всеми моряками, ходившим по реке. Вода была его любовью, и, к сожалению, она же и погубила: в самом начале лета 1982 года катер, на котором находился Разумов и ещё два человека, на гигантской скорости врезался в баржу. Тело поэта так и не нашли. Удивительны и трагичны пророческие совпадения в стихотворениях Николая Рубцова «Я умру в крещенские морозы…» и Николая Разумова «Вы всё знаете! Я вот не знаю…», в которых авторы предсказывали собственную гибель.

При жизни Разумова вышла всего одна книга «Верю светло» – маленького формата, тоненькая и явно не включающая всё, что хотел бы видеть в ней сам поэт. Но она стала важнейшей вехой для автора: издание любой, пусть даже самой крохотной, но своей, персональной книги в СССР – дело значительное и заметное. Последующий сборник «Вечернее кочевье» стал, увы, посмертным и включал как стихи из первого, так и написанные после. В книге «Душа моя, угомонись!..» представлены оба сборника в полном объёме, а также произведения, которые удалось отыскать у родственников, в газетных публикациях.

Предваряет поэтическую часть эссе Александра Лейфера – друга Николая Разумова, ценителя его стихотворений. Издание содержит фотографии поэта, его родственников и друзей, черновиков и документов, прижизненных и посмертных публикаций. Это даёт возможность более полно познакомиться с автором – как-то нестройно и даже сиротливо выглядели бы стихи и без вступления Александра Лейфера, и без фотографий – свидетелей эпохи, в которой жил и творил Разумов.

Конечно, обращает на себя внимание и до обидного малый тираж издания: всего пятьсот экземпляров. Это во много раз меньше, чем тираж первой, «кассетной», сорокастраничной книжечки Николая Разумова. Но, как ни горько это осознавать, книга не станет «бестселлером», не займёт видные позиции в книжных магазинах. А всё потому, что эти стихи требуют внимательного, пристального прочтения, искреннего сопереживания и работы души, что не очень-то приемлемо для современных книгочеев. Да и вообще, спрос на сборники омских авторов весьма невелик: бывает так, что книга, вышедшая ещё более крошечным тиражом, лежит на дальней полке магазина и три, и пять, и восемь лет. Это не беда поэтов, а жёстокие реалии современности. Но будем надеяться, что «Душа моя, угомонись!..» найдёт именно тех читателей, которые не побоятся приобщиться к миру Николая Разумова, в котором далеко не всегда уютно, покойно и светло. Зато он освещён огнем настоящей поэзии.

Игорь Хохлов.

* * *

Вдохновение – дуновение,

Обожгло, распахнуло, ушло…

Остаются талант и умение,

Остаются работа и рвение,

Остаются радость и зло, –

Всё, но только не ремесло.

* * *

Я стихи потерял!

Вы случайно их не находили?

На дороге степной, что в родное приводит село,

Обронил я строку:

«Мы с тобой здесь счастливыми были».

Для кого говорил?

Всё пустынно. Тревожно. Бело.

Я стихи потерял!

В невысоком задымленном доме,

Где с окота овца у порога скользила ногой,

Примечтались слова

«Ветер новой судьбы нас догонит».

А быть может, не я сочинил их, а кто-то другой?

Я стихи потерял! Незабытые, где вы, сироты?

Мне без вас тяжело.

Ни к чему мне без вас. Ни к чему!

Приходите.

Для вас я не ставлю резные ворота.

У калитки стою,

что открыта в далёкую тьму…

* * *

Если вдруг грустью окрутит вас туго,

Если из глаз пометёт зимой, –

Пускай почтальон

принесёт вам от друга

Тёплое

маленькое

письмо.

Если пойму, что мне не подняться, –

Пусть не пробьётся слеза из-под век!

Не дай

над бессилием

разрыдаться,

Напиши мне,

пожалуйста,

человек!

СОСНА

Звенело море в штормовом порыве,

Срывая космы мрачные со дна.

На каменистом вздрогнувшем обрыве

Сцепила корни старая сосна.

Она стонала, трескалась, скрипела,

Рвалась кора на горестном стволе.

Как жить хотело бронзовое тело

На круто повисающей скале!

Но навалился берег диким шквалом,

С кипеньем в берег врезалась волна,

Сосна, ломая сучья, вниз упала,

В слепое море рухнула сосна.

…Я в бор вхожу спокойно и устало.

Живут здесь в кронах медленные сны.

Здесь лучше видно, отчего не стало

На скользких скалах бронзовой сосны.

* * *

Жила деревня – старая, сырая,

В дымах спокойных крыши утопя.

Как сторожа, у кряжистых сараев

Столетние стояли тополя…

Деревни нет. Распаханы проулки,

Селяне где-то вызнали жильё.

Растрёпано, распахнуто, сутуло

Над пустырём горюет топольё.

Кого позвать, порадовать, приветить?!

Попробуй дозвонись-ка, докричи…

Один.

И бьёт по веткам сильный ветер.

Один.

И в гости не летят грачи.

* * *

Никуда от детства нам не деться,

Не укрыться в солнечных лучах.

Детство, позови меня погреться

На уютом пахнущих печах.

Постели тулупишко овчинный,

Книжку о пиратах принеси…

Чтоб тайком заплакать без причины –

От чего, попробуй, допроси.

В детство я хочу не мимоходом,

Не на день и не на два на печь,

А чтоб вечно слышать в дымоходах

Ветра заколдованную речь.

Надо было потеплей одеться…

Ой, какая вьюга помела!

Взрослые, – не можем мы без детства,

Если вдруг не можем без тепла.

* * *

Встаёт на крышу длинноногий аист,

Дельфин приводит в бухту корабли,

Весною снег под яблонею тает,

Перед зимой тоскуют журавли.

Плакучие не веселятся ивы,

Под бурею не гнутся тополя,

От радости не прыгает счастливый,

А добрый не хранит на сердце зла.

Пересыхают маленькие реки,

Большие – собираются в моря…

Не затухает над землёй заря.

Живут мечты и силы в человеке.

ПЕСЕНКА

Прилетели с громкой сплетней

Сто сорок в осенний сад…

То ли это дождь последний,

То ли первый снегопад?

Мне припомнилось о лете,

Потому и скучен взгляд…

Этот дождик не последний,

И не первый снегопад.

А во всём угрюмом мире

Всяк чему-нибудь да рад…

Ждут, наверно, дождь последний,

Или первый снегопад.

* * *

Нет, никуда не убегу,

Куда б бежать не собирался.

На этом омском берегу

Я с давних детских лет остался.

Пусть даже высохнет река

И все моё забудут имя, –

Здесь вечно будут берега,

Что были до конца моими.

* * *

Вы всё знаете! Я вот не знаю,

Что случится со мною, когда

Развернётся по хмурому маю

Половодья большая вода.

Вас не тронет бедою стихия.

За двойными замками квартир,

К непогоде, как прежде, глухие,

Вы не взглянете даже на мир,

Где под брызгами, ветром и рёвом

Я на гиблом стою берегу.

Ни любви не осталось, ни крова,

А уйти всё равно не могу.

Вы узнаете, я не узнаю,

Что случилось со мною, когда

Размахнулась по хмурому маю

Половодья большая беда.